"Часы"

[akatsu-ki]

Название: Часы
Автор:  S is for Sibyl
Бета:  Anika aka Reiny
Пейринг: Сасори/Дейдара, Итачи/Дейдара
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст
Размер: ваншот
Саммари: о том как плохо живётся учителям. Особенно учителям-геям.
Состояние: закончен
Дисклаймер: права принадлежат Масаши Кишимото
Предупреждение: школьное AU
Размещение: только с моего разрешения
От автора: писалось на фест, по заявке - Учитель/Учитель и Завуч/Учитель


- Какого хрена здесь происходит? – В этот раз их учитель по японской литературе не выдержал и с первых же минут урока сорвался на мат.
- Киба, живо сядь на место, - процедил преподаватель, обращаясь к одному из подростков, вальяжно рассевшемуся на учительском стуле, и вертящем в руках указку, явно парадируя собственного учителя. Но Киба явно не собирался так быстро сдавать позиции. Класс покатывался с хохота, так как Киба одарил преподавателя пренебрежительно-презрительным взглядом, который закрепился за их учителем, как коронный с его первого рабочего дня:
- Дейдара-кун, сколько можно опаздывать! - Произнёс Киба, и в этот раз его голос не зазвучал столь резко, тот понизил его, на этот раз, парадируя интонацию Дейдары.
- Тебе придётся остаться после уроков! – Послышался девичий голос, высокий и истеричный.
- Вызовем родителей, - прямо перед Дейдарой надменно произнёс один из учеников, эта реплика переполнила чашу терпения учителя, и громко хлопнув дверью, тот вылетел в школьный коридор.

- …в пьесах «но» присутствует некая отвлечённость, основанная на стремлении показать зрителям не формы и внешние атрибуты персонажей и явлений, а их потаённую сущность и дух, - из кабинета литературы, примыкавшему к кабинету МХК, опять доносились гогот и крики, последовавшие после легкого матерка. Учитель мировой художественной культуры, на секунду прервал свой рассказ о театре «но», но последовавший за ещё одним всплеском восторга у подростков за стеной кабинета грохот закрывшейся двери, убедил преподавателя в том, что освежиться в школьном коридоре ему необходимо.
- Я вернусь через пару минут. Тихо здесь, - безэмоционально приказал мужчина.
- Как скажите, Сасори-сенсей, - отрапортовал приученный к дисциплине староста класса, под аккомпанемент тихо притворённой двери.

Когда Сасори вышел в коридор, Дейдара уже маршировал в сторону учительской, как в забытьи нашёптывая что-то себе под нос, и, наверное, так и сбил бы Сасори с ног, если бы не холодный оклик последнего:
- Дейдара, что на этот раз?
Разъяренный мужчина вмиг остановился и исподлобья хмуро глянул на коллегу:
- Они… опять… - его голос дрожал от злости, а руки, по швам, сжатые в кулаки, были столь напряжены, что на светлой коже чётко прорисовывалась каждая венка.
- Для учителя литературы ты не слишком красноречив, - произнес Сасори, будто обливая ушатом с ледяной водой.
- Они спародировали каждое мое действие, - наконец собрался с силами Дейдара, пробормотав предложение скороговоркой.
- Это в первый раз? – Подняв бровь, казалось, искренне удивился Акасуна Сасори, чей преподавательский стаж был шесть лет.
- Я в ярости от насмешек этих крысят! – Громко прошептал, Цукури Дейдара, о чьём стаже тот пока стыдился кому-либо сообщать.
- Ты в ярости от борьбы? Ты устал от неё? – Презрительно выдал коллега коллеге, нисколько не смутившись своего панибратского обращения.
- Я не устал от борьбы, - Дейдара приблизился вплотную к Сасори, колюче глядя в глаза, - я устал не от этого. Я устал от отсутствия уважения…
- Как легко ты теряешь достоинство, - бросил его оппонент, спровоцировав того, на едва слышимый рык.
- Смотри, я подбросил тебе ещё одну провокацию, а ты уже вновь вышел из себя, - с одной стороны можно было предположить, что Сасори пошёл на попятную, если бы не полное отсутствие какого-либо испуга у того в глазах. Глаза Дейдары, прозрачный лёд, на солнце приобретший синий оттенок, и глаза Сасори, древесные, как ствол осины, излюбленное древо висельников.
- А я в себя не приходил, что бы вновь выходить!
- Я гляжу, в университете ты спал, Господин Учитель Словесности.
- А не пошли бы вы… - взвился Дейдара, и, цокая каблуками, продолжил свой путь в учительскую. Хотя, возможно, именно крамольная древесина глаз Сасори, отводила Дейдару от продолжения дискуссии.
А Сасори, обещавший вернуться в класс через пару минут, хоть и держал эту мысль где-то на задворках сознания, всё же последовал за уходящим Дейдарой.
Возможно, за пять лет своего стажа лишь Цукури Дейдаре хоть как-то удалось развлечь Акасуну.

Учиха Итачи уже пару часов недвижно просиживал на стуле, склонившись над школьным расписанием, и недоумевал, чем же можно заменить пропавшие несколько уроков истории, ввиду заболевшего учителя. Забавно, но лишь работа могла заставить склониться Учиху. Должность будто специально была выбрана такая, что гнуть спину не входило в требования начальства.
Хотя, возможно, забота за братом, тоже могла заставить принять Итачи немыслимые положения.
- Учиха! – Прежде чем Дейдара ворвался в его кабинет, Итачи успел пару раз мотнуть головой в несколько притворном неудовольствии и принять неестественно прямое положение. Ведь завуч, в теории, не должен забываться.
- Что на этот раз?
- Киба, Карин и Саске! Я требую вызвать их родителей и написать им выговор! – Цукури казалось, ещё больше накрутил себя на этом коротком отрезке от собственного кабинета до учительской и теперь напоминал бомбу, чей часовой механизм, отсчитывал последнюю пару секунд. Позади него, в проходе незаметно стоял Акасуна, поймавший взгляд Учихи, и подсознательно дал тому знак выслушать вспылившего преподавателя до конца.
- Так больше не может продолжаться. Ноль уважения ко мне и к предмету, ноль заинтересованности, ноль серьёзности, просто… полный ноль!
Итачи в это время, устало подперев подбородок, слушал подчинённого, но после лаконично попытался разъяснить ситуацию:
- Они подростки.
- И это оправдание, да? – Выдал Дейдара после секундной заминки.
- Боже, Дейдара! – Итачи протёр глаза, игнорируя знаки Сасори быть чуть помягче с учителем японской словесности, - они дети. Твоя работа не просто научить их, но и найти общий язык.
- Эти крысята… - Дейдара перешёл на какой-то сумасшедший шёпот. Бомба была готова взорваться.
- Послушай, - Итачи принялся активно растирать виски, уставившись на календарь, справа от Сасори, - будучи учеником, я тоже мечтал лишь о банке пива и пышечке-официантке. А вот сейчас глядя на меня, разве подумаешь, каким засранцем я был?
В комнате, наконец, воцарилось молчание. Дейдара, в итоге понял, что вряд ли Итачи признает, что его братец Саске – «крысёныш». Пыл преподавателя словесности был остужен, и присев на край стола, он попытался обратиться к чувственной стороне дела:
- Но я не могу учить тех, кто ненавидит меня…
На этот раз завуч тихонько рассмеялся:
- В этом возрасте, они ненавидят всех. Не ты первый, не ты последний. Вот смотри, какие у Сасори отношения с учениками… Конечно, у него ребята чуть постарше, но… это не так уж и важно, - не увидев у Цукури энтузиазма, Учиха попробовал иную тактику, - Дейдара, это твой первый год на должности учителя, а первый год - он всегда нелёгкий. Просто попробуй играть по их правилам, не грози им, будь мягче. И не выходи из себя, это им только на руку, - чуть помолчав, он обратился к Акасуне, - Сасори, может, вы как-то с Дейдарой решите эту проблему? Помоги ему как-нибудь… Кстати, Сасори, с твоим классом проблем не будет? Насколько ты отлучился? – В Итачи заговорил босс и даже сквозь усталость, сквозь осознания того, что ему ещё доделывать эту муру под названием «расписание», он счёл непрофессиональным не указать на некомпетентность подчинённого, но этот выпад учитель МХК парировал:
- Не думаю, что ситуация может выйти из-под контроля. У меня, Итачи-сан, свои методы, - и, не желая более отвечать на дотошные вопросы, вышел в коридор.
Уроки подходили к концу, через пару минут должен был прозвенеть звонок, знаменую очередную ничью в вечной борьбе учителей и учеников. Перемена была перемирием, ведь в толкучке в кафетерии у учителей не было льгот, перед усталостью и голодом все были равны. Наверное, поэтому Сасори, никогда не ходил в кафе, оставаясь в классе и закрыв на ключ дверь, подходил к окну и выкуривал парочку сигарет, наплевав на тянущие позывы желудка. А по грохоту захлопнувшейся двери в кабинет завуча и по цоканью знакомых каблуков Сасори приготовился к поимке спешащего учителя:
- Дейдара…
- И как он представляет моё «обучение»? - Не дослушав Акасуну, фыркнул Цукури.
А Сасори вновь столкнувшись с этими руками, засунутыми в джинсы, острыми локтями, и ухмылкой блуждавшей на лице коллеги, незаметно для себя, согласился:
- Придёшь ко мне на урок, когда у тебя будет окно. Посидишь, посмотришь… скажу ученикам, что тебе нужна информация для лекции.
- Да, сколько им лет?! Они всё поймут…
- Дейдара, - бросил удаляющийся в свой кабинет Сасори, - мне порой кажется, что вы одинакового возраста…

***
- Встать! – Только войдя в кабинет литературы, рявкнул Дейдара. Класс лениво поднялся, хотя, наверное, это было преувеличением для подростков, большинство из которых лишь приподнялись на руках, облокотившись о парты. Но в этот раз они хотя бы проявили признаки активности, так как в предыдущие дни они только безразлично кивали головами. Безусловно, сказались звонки родителям Кибы, Карин… Саске? С учётом того, что звонил завуч, вряд ли до четы Учиха могла дойти информация о наплевательском отношении к учебе из сына. Ведь старшие сыновья всегда прикрывают младших…
«В теории», - хмыкнул про себя Дейдара, будучи единственным ребенком в семье.
- Сесть! – В таком же возбуждённом тоне прикрикнул Дейдара, - итак, с учётом того, что вчера урок «пропал», обойдемся без проверки домашнего задания, - класс всё так же отказывался проявлять признаки хоть какой-либо заинтересованности, - тема урока, - продолжил преподаватель, уже открыв учительское пособие, как его прервал неожиданный стук в дверь и вошедшие в него двое.
- Доброе утро, - громко поприветствовал учеников голос завуча, а потом Учиха тихо шепнул, сидящему на передней парте подростку, - доброе утро, Саске.
- Вроде уже виделись, - скривился тот, но брат, казалось, не уловив его снисходительности, продолжил:
- У вас в классе новый ученик, - Итачи взял за отворот куртки «новенького» стоящего у дверного косяка, и вывел в центр класса, - Узумаки Наруто. Постарайтесь поладить, - не сказав более ни слова, Итачи вышел из кабинета, предварительно снова окинув взглядом класс, - последние парты, - Итачи щёлкнул пальцами, - не спите там.
Нара Шикамару, развалившийся на парте, и головы не повернул, но Учиху, направляющегося в свой кабинет, безразличие учеников волновало меньше всего. Сегодня вечером, дома, опять под полночь придёт, шатавшийся не пойми где брат, и ему вновь придётся проводить воспитательную беседу. А пока нужно написать сценарий к этой грядущей, безрезультатной беседе. И хотя бы постараться разгрести все отчёты…
- Садись, где хочешь, - негромко буркнул Дейдара, прекрасно осознавая, что урок сорван. Новенькие всегда вызывали повышенный интерес, а этот юноша с доверчивой улыбкой и неестественными для японца светлыми волосами и вовсе будет притягивать взгляды весь урок. Посему было абсолютно бесполезно заставлять учеников выслушивать его разглагольствования о пьесах Монзаэмона Тикамацу,* гораздо проще было «попросить» их законспектировать главу из учебника, а под конец урока «забыть» собрать тетради. О своём решение преподаватель не преминул сообщить и, вынув из своего дипломата новинку Харуки Мураками,** уткнулся в неё носом.
- Этот препод всегда разрешает болтать на уроке? – Незнакомый Дейдаре голос… значит, это спросил новенький… Наруто.
- Ха, для нас литература всегда большая перемена… над этим болваном можно так прикалываться… - Киба. Он никогда не разменивался на выражения.
- Он, кажись, недавно выпустился из универа, и вообще себя не контролирует, взрывается по любой мелочи, - Значит такой его видела Карин?
- Карин, ты же знаешь, как учителям мало платят, вот они и бесятся, что за мизерную плату должны выкаблучиваться перед нами, - это Саске сказал? Этот маленький, надменный засранец? И откуда он вообще знает, какая у учителей зарплата? Его в точности такой же заносчивый брат - завуч, хотя… как будто у них с Итачи огромная разница в зарплате… Враки! Их завуч выглядит так, будто его по ночам демоны мучат. В этой чёртовой школе всё едино!
- Мало платят? Ну, деньги чтобы ухаживать за собой у него есть… смотри как волосы укладывает? Кто произнёс эту фразу, Дейдара уже не стал фильтровать, он лишь резко встал из-за стола и, бросив на ходу, что отлучиться на пару минут вышел из класса. Ему вообще было ни к чему начинать слушать эти сплетни. Ничего полезного для себя о тонкой душевной организации этих ребят он не услышал и, следовательно, ни к чему было высиживать в классе ещё полчаса.
И Дейдара резко потянул на себя дверную ручку в кабинет мировой художественной культуры.
- Сасори-сан, - и какого черта он так уважительно к нему обращается? Тот никогда не прибавлял к имени Дейдары уважительный суффикс, возможно, поэтому все ученики и видят в Дейдаре второсортного учителя? – Надеюсь, я не помешаю вам? – И Дейдара многозначительно глянул в глаза Сасори, в это непробиваемое, столетнее дерево, надеясь, что тот вспомнит об обещанном «обучении».
- Да, присаживайся, мы как раз разбираем новую тему, – и тот кивком указал на пустующую парту на первом ряду, и когда его коллега сел, продолжил лекцию, - Несколько грубая и даже неистовая атмосфера театральных представлений кабуки привлекла к себе внимание сёгуната Токугава, и в 1629 году, в целях сохранения общественной нравственности, женщинам было запрещено выступать на сцене, эта традиция сохранилась по сей день. Некоторые историки считают…
Сасори рассказывал о театре «кабуки» так как будто читал пункт параграфа - без запинок, остановок и Дейдара вообще удивлялся тому как ученики могли успевать что-то записать, хотя немногие были столь прилежны как Дейдара рассчитывал: некоторые корпели над судоку,*** другие достав мобильные телефоны набивали смс сообщения, третьи вообще повалившись на парту пытались заснуть, и лишь немногие по-настоящему пытались уследить за монотонным слогом своего учителя. Но какой бы ни была успеваемость, в классе царило спокойствие и тишина. И дисциплина, что самое важное.
Но всё же покой в классе был словно искусственном, в глазах Сасори ничего нельзя было прочесть, и Дейдара не мог с уверенностью сказать, был бы наказан ученик за дисциплинарную провинность или нет. По мере того как шёл урок, Цукури начало казаться что подростки вели себя таким идеальном образом, потому что точно знали, что, даже сорвав урок их преподаватель, лишь пожмёт плечами и спокойно будет продолжать дальше читать параграф под крики, ругательства и гогот. Акасуна не пойдет к завучу и не вызовет родителей, ему абсолютно всё равно сдадут экзамены его ученики или нет, узнают они о том как развивался театр «кабуки» во время сёгуната Токугава или нет. Посему абсолютно бесполезно было тратить энергию и провоцировать учителя. Тому было всё равно, будут ученики его любить или ненавидеть, но он точно знал, что пока они безразличны друг другу эмоции и чувства никогда не помешают их тихому «сотрудничеству». Безразличие и пустота были всепоглощающи и неизменны.
И тогда Дейдара взорвался:
- Сасори-сан, а какая ваша любимая пьеса поставленная в «кабуки»? – Выпалил Цукури на одном дыхании, не отводя глаз от лица Акасуны, от его в удивлении разведённых бровей, таких же ярких, карминовых как и волосы, от чуть приоткрытого рта, как будто тот подавился последующими предложениями параграфа. И от глаз, в которых будто сухой осиновый ствол был разломлен напополам и поломанные сучья были объяты синими водами. Синеющим, блестящим на солнце льдом. Льдом, способным быть укрощенным лишь Дейдарой.
- Мне…? – Голос Сасори поломался и он запнулся на полуслове. Игроки в судоку, парни пишущие похабные сообщения своим девочкам, сони на последних партах и прилежные ученик (они, в первую очередь) все подняли головы и с необычайном трепетом ждали ответа. Но Акасуна Сасори молчал.
- Знаете, я часто хожу на «Сансё Даю». Вы наверное слышали об этой пьесе, она об озлобленном самурае Сансё Даю, который продал в рабство детей правителя Ивака после его свержения. Но верный вассал Ивака – Татэбэ, попытался спасти детей падшего правителя, но был схвачен и приговорён к смерти. В день казни прекрасная дочь Сансё - Осан, влюблённая в Татэбэ после восхода солнца превратилась в птицу, перегрызла верёвки, связывавшие пленника, и освободила его. Но она никогда не будет вместе с любимым, ей позволено лишь парить над ним и тенью следовать за его тенью. Я часто думал о том, какой глупец, Татэбэ, ведь он понимал, какую цену он может заплатить за своё благородство. Но под конец представления я всякий раз жалею его, ведь как это, должно быть, невыносимо находиться так близко к своей Любви и так далеко одновременно. Каково это любить птицу? Каково это слышать её пение и знать, что никогда не сможешь перекинуться с неё ни словечком? Каково это осознавать, что вот её гибкие, золотистые крылья практически касаются тебя, но ты никогда не сможешь быть с ней?
- Звонок, - как-то затравленно произнёс Сасори и действительно, звонок на перемену высвободил из класса подростков и они, те кто ещё пару минут назад с интересом слушали размышления вклинившегося в процесс обучения учителя литературы, сейчас уже выбежали из класса, на прощания всё же одарив Дейдару одобрительном взглядом. Они, подростки, уже возомнившие, что могут как-то оценивать старших умильные и бесящие одновременно. Дети.
- Дейдара, стой, - резко произнёс своему коллеге преподаватель МХК, прикрыв отворенную дверь, - Я не понимаю, что это было? Ты вроде бы уже окончил школу и университет, хотя насчёт последнего я не уверен…
- Хей, Сасори-сан, в чём проблема?
- Не будь таким фамильярным.
- А вы не будьте сухарём! - Что-то внутри Дейдары яростно щёлкнуло, говоря, о том, что тот перегнул палку, но бесёнок на его левом плече убеждал в праведности каждого слова.
- И да, я слышал легенду о Сансё Даю. Я даже играл дочь самурая – Осан, в школьной постановке, - неожиданно для самого себя добавил Акасуна.
- Почему именно её? – Спросил Цукури, зная, что обычно играть девчачьи роли мало кто стремится.
- Просто лишь её поступки я могу как-то обосновать. Сансё Даю, слепец, прозябающий в своих владениях, невидящий ничего дальше своего носа. Вассал, Татэбэ, ещё большой глупец, пожертвовавший любовью во имя долга. А Осан… наверное, она такая же глупышка… полюбившая неудачника… Но… я точно знаю, что на её месте поступил бы также.
- Знаете, Сасори-сан я тоже играл в школьной постановке, - уставившись в одну точку, мрачно отрапортовал Цукури.
- И кого же? – Трудно было понять, в голосе Сасори была подлинная заинтересованность или же обычная вежливость?
- Я играл берёзу, на меня надели специально подготовленный костюм, использовавшийся в каждой постановке. Внутри него жутко пахло потом и клеем. Но зато я играл берёзу, мимо которой пролетела птица Осан, оставив у моих корней пару перьев выбившихся из костюма. Его звали Нагато. У него были длинные, чёрные волосы и всегда отрешённый, но такой притягательный вид.
- Ты любил его? – Сасори весь напрягся, он произнёс слово «любил» надтреснутым, несвойственным ему голосом, пальцы ухватились за столешницу, а глаза неотрывно следили за каждой изменяющийся чертой лица Дейдары. Его оппонента. Но вместо злости за неудобный вопрос на уроке, сейчас Сасори чувствовал себя так будто подглядывал за глубоко интимной сценой, или будто выпрашивал признание… будто читал читает чужой дневник…
- Да, - после минутной паузы ответил Дейдара, а внутри Сасори всё рухнуло. Значит, скорее всего, у них с Дейдарой было похожее воспитание. Закрытая школа для мальчиков, где самая возбуждающая сцена это душ после физкультуры и обнажённая спина какого-нибудь длинноволосого, с тонкими, эльфийскими чертами лица, мальчика.
- Вам, наверное, теперь неловко будет со мной говорить? Как с геем? – Сасори заметил на лице Дейдары красные пятна, только что признавшийся в самом личном мужчина стыдился этой внезапной близости с другим преподавателем. Хотя всё же доверял тому, раз не побоялся постыдного для себя разоблачения.
- Сасори…? – Отопление в школе сломалось около недели назад, поэтому, когда Дейдара ощутил на плечах и спине что-то неимоверно тёплое, ничего кроме облегчения он не мог испытать. Тепло снаружи… не нужно больше прятать ладони в подмышках, не нужно более обжигать гортань огненным чаем… Тепло внутри… Сасори обнял его, и карминовые волосы пахнущие палёным деревом, притягивали молодого учителя. Больше не сопротивляясь теплу, Дейдара робко зарылся головой в волосы Сасори, он не видел его глаз, но готов был поклясться, что осиновое дерево в них распалось на мелкие щепки, а те навсегда канули на дно быстроходной, синий речки.
- Мне так нужно это… - прошептал Акасуна на ухо Цукури, - очень… чтобы был кто-то рядом…
- Я понимаю, я знаю, мне тоже это очень сильно нужно, - правой рукой он дотронулся до плеча Сасори, тот прекратил сжимать пиджак Дейдары, и его рука безвольно опустилась вниз. Дейдара не преминул сильно сжать её. Он не помнил, дотрагивался ли когда-либо до Сасори, но это прикосновение было ново для них обоих. У них были ледяные ладони, но у Дейдары пальцы шершавые, все в цыпках, а у Сасори наоборот, будто никогда и не забывал зимой дома перчаток. Гладкие, без покраснений и сыпи… как у марионеток в его излюбленном кукольном театре «дзёрури».
Они сплели пальцы.
- Между нами, с этого момента, всегда будут воспоминания… то, что мы сможем разделить друг с другом, - шёпот Сасори вновь прямо в ухо Дейдары.
- Не только… - между ними была боль и горечь, всего, что они потеряли, когда просто смотрели как сторонние наблюдатели за расцветом тех, кто был им дорог. Тот мальчик, игравший добросердечную девушку-птицу никогда не знал от чего так таинственно шелестели листья искусственной березы когда он пробегал мимо, и пара пёрышек выбились из его причёски.
У Сасори тоже был Он.
- Между нами столько лет… Годы, долгие годы, - и в этот раз двадцатипятилетнему Дейдаре и тридцатилетнему Сасори были важны лишь разъедающая душу тоска, лишь лёд сковавший их ладони, лишь деревянная стена мешавшая и препятствующая сближению с кем-либо.
Между ними вся эта школа, и стена, разделяющая два кабинета, обшарпанные двери и летящая на пол штукатурка. Итачи и мизерная зарплата, нет, особенно Итачи, лезущий с дотошными вопросиками, пусть лучше пойдет воспитывать брата, между ними гогот и пронизывающая, студёная скука, сигареты во время обеденного перерыва и матерные словечки на последней стадии кипения.
- Между нами всегда будет это… - единственное, не совершенное в Сасори были потрескавшиеся губы, твёрдые плёночки на них, вакуоли легко рвущиеся зубами… Лёгкое прикосновение губами к щеке Дейдары, и медленное движение вниз, первый раз за их сближение Цукури и Акасуна взглянули друг другу в глаза, и вслепую нащупав губы Дейдары, покусанные, неестественно красноватые, Сасори чуть сжал нижнюю губу и потянул. Они оба не дышали, а после Дейдара, вобрав в лёгкие кислород, вдохнул его в разомкнутые губы Сасори.
- Но чтобы мы не делали, между нами всегда останутся часы, - прошептал силуэт человека, прислонившегося к щёлочки двери, в зрачке наблюдателя отражались две тесно прижатые друг к другу фигуры, но, так и не дождавшись того момента, когда те отстранятся друг от друга, чтобы объясниться, а, возможно, даже признаться в чём-то, человек у двери тихо отошёл и направился в сторону учительской. На часах было двадцать шесть минут одиннадцатого, а это означало четыре минуты до звонка на уроки, так осточертевшие всем учителям и ученикам поголовно, а это означало ещё четыре часа и тридцать четыре минуты до конца рабочего дня и двенадцать часов и тридцать четыре минуты до конца третьего февраля. Хотя, для Итачи, с потерянным взглядом спешащего прочь от кабинета мировой художественной культуры, для него всё закончится гораздо раньше. Через часов десять домой придёт угрюмый и окрысившийся брат. А в промежутке он, Итачи, будет разбирать по фрагментам, расчленять и раздирать эту картинку с которой он столкнулся, чуть отворив дверь.
Наверное, он слишком долго тянул, слишком долго избегал прямо смотреть в глаза этому новому преподавателю литературы, надо было просо закрыться с ним в учительской и переговорить, тихо, полушёпотом, объясниться, а потом позволить себе вольность, одну фамильярность, поцеловать Дейдару прямо в губы, не предупреждая впустить язык тому между зубов, прикусить нижнюю губы, и выдохнуть все эти часы желания и терпения, самоуничтожения тому в рот.
А после одними глазами попросить Дейдару разделить эти студёные, одинокие часы с ним, с Итачи.
Но теперь, когда их разделяет ещё большее количество длинных, теперь уже вечно-февральских часов, Итачи просто пройдет в учительскую, заварит чай и будет корпеть над расписанием до конца рабочего дня, чтобы ждать прихода Саске, прихода нежеланного четвертого февраля.
Между ним, Дейдарой и Сасори всегда буду часы. Часы томления, тусклости, упоения и одиночества. Но всегда их будут разделять Часы.

*Мондзаэмон Тикамацу – японский драматург, которого часто называют «японским Шекспиром».
**Харуки Мираками - популярный японский писатель и переводчик.